Русское общество и охрана памятников культуры с Х по XIX вв.

Введение

 

Бытует мнение, что памятники разрушают при низком уровне культуры и охраняют - при высоком. Обычно тут цитируют Пушкина: «Уважение к минувшему - вот черта, отличающая образованность от дикости». В действительности дело обстоит не так просто. Первобытный человек редко наносил ущерб остаткам прошлого. Он боялся разгневать мертвых или бо­гов, а поселки и земледельческие работы на заре истории были такими, что ни то, ни другое не представляло угрозы для памятников. Разумеется, то понимание охраны произве­дений искусства и национальных реликвий, которое сущест­вует сейчас, возникло совсем недавно. Но уже столетия тому назад многие древности оберегали от разрушения, а нанесение им вреда считалось преступлением. Речь идет о древностях, превращенных в святыни.

 Цель нашей работы: 

                 1)рассмотреть проблемы охраны культурного наследия в Римской империи

2)отношение к культурным памятникам во времена Французской революции; 

            3)рассмотрим отношение православия к историческим памятникам; 

            4)значение реформ Петра I в охране памятников истории; 

            5)рассмотреть отношение к историческим памятникам после правления Петра I;

Структурно наша работа состоит из введения, двух вопросов, заключения и списка литературы.  

 

1. Охрана культурного наследия в истории развития человечества

1.1. Культ археологических памятников у народов Сибири

Исследователи XVIII—XIX вв. неоднократно отмечали подлинный культ каменных изваяний, наскальных изобра­жений, надмогильных сооружений и других археологических памятников у разных народов Сибири. В 1722 г. Мессершмидт был свидетелем поклонения хакасов у изваяний на р. Есь. Каждый его спутник трижды объехал на коне наи­более почитаемую каменную бабу, а потом положил перед ней жертвенную пищу. Судя по зарисовкам Мессершмидта, хакасы возносили свои молитвы статуе бронзового века. Видимо, поклонения совершались здесь по меньшей мере четыре тысячи лет подряд.

По словам авторов конца XIX в., около рисунков на скалах по берегам Байкала буряты «приносят жертвы, кла­дут деньги, брызгают тарасун, освящаются при приближении, как при обращении с самыми священными предметами». Петроглифы Забайкалья созданы на рубеже бронзового и железного веков. Как и в случае, описанном Мессершмидтом, прямого отношения к современным народам Сибири эти памятники не имеют.

Наконец, говоря о сибирских курганах, академик Гмелин в середине XVIII столетия особо подчеркивал «некое свя­щенное благоговение к мертвым» у местных народностей. «Хотя они и знают, что из могил их предков уже выкопано много сокровищ, однако же не слышно, чтобы кому из них пришла охота разбогатеть таким образом» . В 1847 г. хакасы рассказывали М. А. Кастрену о том, как Паллас вызвал скотский падеж, разрыв в 1772 г. несколько насы­пей.

То же можно было наблюдать в XIX в. на Кавказе. Ос­нователь Краснодарского музея Е. Д. Фелипын писал в 1879 г.: «Горцы, предшественники наши в Закубанском крае, относятся вообще с большим уважением к памятникам ста­рины, в чем бы они ни заключались. К сожалению, кубан­ские казаки, унаследовав их места, не подражают этой пох­вальной черте горцев». Что Фелицын был прав, лучше всего подтверждают сведения о дольменах — каменных пог­ребальных домиках, построенных во II тысячелетии до н. э. Сто лет назад заселявшие Северо-Западный Кавказ казаки видели множество совершенно целых дольменов. У адыгей­цев было поверье, что разрушение древних склепов повле­чет за собой мор и несчастья.

Явление, отмеченное выше применительно к народам Сибири и Кавказа, было свойственно и русским в период средневековья: древности, считавшиеся святынями, почита­лись и оберегались.

Курганы в Центральной России никогда не бывают ограб­лены. Люди, в поисках золота разрывавшие сибирские на­сыпи, не трогали могил на своей коренной территории.

В Поднепровье и Поднестровье и в заселенных позднее более северных районах славяне унаследовали от первобыт­ной эпохи языческие культовые места. Постепенно церковь их христианизировала. В Почаевской лавре богомольцы поклонялись камню со «стопой Богородицы» ³⁵. Неподалеку от Кирилло-Белозерского монастыря над другим камнем построили часовню. Монахи уверяли, что на нем остался след святого Кирилла э". Известно еще более десятка «камней-следовиков», которые связывают то с Параскевой Пят­ницей, то со святым Зосимой, то с Ильей, то с Николой. Такие плиты с овальными углублениями, иногда естествен­ными, иногда искусственными, почитали еще в эпоху брон­зы. Именно к этому периоду относятся петроглифы с изоб­ражениями стоп, изученные археологами в Крыму, При­азовье и Карелии. Уже Геродоту показывали «у реки Тираса [Днестра]... отпечаток ступни Геракла в скале. Он похож на след человека, но в длину имеет два локтя».

 

1.2. Сохранение исторических реликвий в Римской империи

Так было не только в Сибири и на Кавказе, а во всех частях Света. Картина меняется в эпоху цивилизации. На­чинается интенсивная распашка. Строятся города, каналы. Следы былого оказываются при этом помехой. Конечно, одновременно с утратой старых появляются новые ценности, но беда в том, что сокровища культуры часто гибнут зря, нелепо, бессмысленно.

Важность сохранения исторических реликвий осознали не сразу, но все же довольно рано. Уже в 457 г. император Майориан издал эдикт, ограждавший римскую архитектуру от охотников за хорошо отесанным камнем. «Под предлогом общественной необходимости,— читаем в эдикте,— преступно разрушаются древние здания, составляющие украшение вечного города. С целью создать малое уничтожают вели­кое..., безнаказанно разбирают на материал памятники ве­ликого прошлого, хотя любовь к отечеству должна была бы подсказать населению заботу о них. Повелеваем, чтобы все здания, воздвигнутые древними, оставались неприкос­новенными. Судья, допустивший малейшее умышленное раз­рушение памятника, будет подвергнут штрафу».

Девятьсот лет спустя Петрарка столь же горячо осуж­дал неаполитанцев, растаскивавших римские руины. Каким бы красивым ни стал Неаполь, его жители не вправе смот­реть на Рим, словно на свой карьер или каменоломню. Еще через 100 лет Леон Баттиста Альберти писал о том же Риме: «Остались и древние образцы вещей, из которых так же, как от лучших наставников, многому можно нау­читься. И не без слез видел я, как они день ото дня раз­рушаются. А те, кто строили в наши времена, прельщались скорее новыми безумствами суетности, чем прекраснейшими чертами прославленных произведений». Гибель античных памятников Рима волновала и Рафаэля, жаловавшегося на это папе Льву Х в 1519 г.

 

1.3. Французская революция и проблемы охраны культурных памятников

Никола Пуссен говорил о французах: «У нашей нации небрежность и недостаток любви к прекрасным произведе­ниям так велики, что едва таковые создаются, как на них уже не обращают внимание и, наоборот, часто находят удо­вольствие в том, чтобы их разрушить» ". Оноре Бальзак оплакивал утрату художественных сокровищ в годы револю­ции - в конце XVIII в. - и в период оскудения провин­циального дворянства - в начале XIX в. Иногда потери были вызваны случайными обстоятельствами, иногда — же­ланием избавиться от воспоминаний о прошлом. Участник Французской революции Пьер Сильван Марешаль заявлял в сочинении «Пифагоровы законы»: «Пусть погибнут, если это необходимо, все искусства, только бы для нас осталось подлинное равенство» ". И эти слова воплощались в дейст­вия. Укажу хотя бы на разрушенный в те годы комплекс зданий аббатства Клюни, возникшего в Х в." В дни Париж­ской коммуны свергли Вандомскую колонну, снесли дворец Тюильри, подумывали, не взорвать ли собор Парижской Богоматери.

Во французских сочинениях конца XVIII в. о готике твердили с удивительным упорством: «нелепость, не имею­щая отношения к искусству», «несносно как для глаза, так и для понимания», «стиль вандалов, фантастическая смесь грубости и мелочной отделки» (последние слова при­надлежат Вольтеру) . В печати предлагали снести готи­ческие соборы. На салоне 1800 г. фигурировал проект:«Разрушение готической церкви при помощи огня, путем подкапывания столбов у их основания и закладывания под них кусков сухого дерева... Здание рушится менее чем в 10 минут». Столь же враждебен был классицизм к живопи­си фламандской и голландской школы. На рубеже XVIII и XIX вв. члены Художественного общества настаивали на «чистке музея от предметов, недостойных быть в его сте­нах», и уничтожении картин, неподходящих под каноны классицизма.

 

2. Русское общество и проблема охраны памятников культуры и старины

 2.1. Отношение православия к памятникам истории и архитектуры

Если обратиться к средневековым русским храмам, то, разумеется, надзор за этими памятниками архитектуры, осуществлявшийся духовенством и верующими, был далек от нынешних требований. Церкви часто перестраивались, и тем самым их древние формы искажались. Однако всюду заботились о целости и внешнем виде построек. Иногда же проводилась и настоящая реставрация.

В XV в. в Юрьеве-Польском рухнул Георгиевский собор 1234 г. Московскому зодчему В. Д. Ермолину поручили восстановить его первоначальный облик. В своей «Ермолин­ской летописи» он записал под 1471 г.: «Во граде Юрьеве в Полском бывала церковь камена святый Георгий, а при­дел святая Троица, а резаны на камени все, и розвалисявси до земли; повелением князя великого Василеи Дмитриевь те церкви собрал вси изпова и поставил, как преж­де».

То же можно сказать и о некоторых памятниках древне­го быта. Когда в 1203 г. половцы захватили Киев, они ограбили Софийский собор и похитили «порты» блаженных первых князей, еже бяху повещали в церквах святых па память собе». В ризнице Новгородской Софии хранились посох и облачение епископа Ники­ты XII в., в Троицком соборе Пскова — мечи XIV столетия, приписывавшиеся князьям Довмонту и Всеволоду Мсти-славичу. В вятском с. Улеша в церкви держали камен­ный молоток. Им прибивали гвозди в престол при освяще­нии нового придела. В Успенском соборе во Владимире была другая достопримечательность — «помогавшие от бо­лезней» ржавый шишак и железные стрелы. Верующие на­девали шишак на голову, брали стрелы в руки и молились об исцелении⁴⁹. Обряд чисто языческий, но православие восприняло его, и за средневековым оружием признали чу­дотворную силу.

В круг этих святынь входили здания и произведения жи­вописи, оружие и одежда, однако почти всегда свои, а не иноплеменные. К чужой старине отношение было безжалост­ным. Наслушавшись о сибирских кладоискателях-«бугровщиках», голландский путешественник XVII в. Витсеп даже счел чертой национального характера то, что «русские не любят древностей». Витсен судил по одной стороне меда­ли. Своими древностями на Руси дорожили во всяком слу­чае так же, как в Хакасии и Бурятии.

Далеко не всегда исторические реликвии, скопившиеся в церковных ризницах, берегли так, как они того заслужива­ли. В 1804 г. известный знаток русской старины Евгений Болховитинов, назначенный на епископскую кафедру в Нов­город Великий, захотел осмотреть Юрьев монастырь. Он поехал туда по нижней дороге — по берегу Волхова, а не по верхней, где его ожидали, и встретил монаха на возу, нагруженном древними рукописями. Оказывается, готовясь к торжественной встрече, в монастыре произвели уборку, а «мусор» решили выбросить в реку. Среди обреченных на уничтожение книг был манускрипты XI в."

 Как видим, считать духовенство достойным хранителем культурного наследия на Руси было бы преувеличением. Что-то оно действительно сберегло, но немало и уничтожи­ло. К тому же, всякие «достопамятности» сохранялись не только в монастырях, но и в Оружейной палате Московского Кремля, существовавшей уже с 1508 г. И все-таки нельзя забывать о том, что некоторые немые свидетели прошлого дошли до нас благодаря вере в святы­ни. Для допетровской эпохи это, пожалуй, главный импульс охраны памятников в России.

 

2.2. Петр I как собиратель исторических древностей

Петровская эпоха врезалась в память народа как время грандиозной ломки больших и малых традиций старой Руси, время бритья бород, переливки церковных колоколов на пушки, забвения столетних дворцов за прочной кремлевской стеной ради открытых морским ветрам и сбитых па скорую руку домиков на невских берегах. В какой-то мере это так и было. Но ломка традиций в Петровскую эпоху не означа­ла разгрома культуры русского средневековья. Напротив, Петру Россия обязана первыми мероприятиями по охране памятников культуры, как, кстати говоря, и первыми меро­приятиями по охране природы.

В 1718 и 1721 гг., познакомившись с находками в сибирских курганах, Петр велел специально покупать подобные вещи для созданной незадолго перед тем Кунсткамеры — музея западноевропейского образца с науч­ными и просветительскими задачами.

В XVII—XVIII вв. сибирские курганы подвергались не­прерывному разграблению. «Начальники городов Тары, Том­ска, Красноярска... отправляли вольные отряды из местных жителей для разведки этих могил и заключали с ними такое условие, что они должны были отдавать... десятую часть найденного ими золота, серебра, меди, камней и прочего. Найдя такие предметы, отряды эти разделяли добычу меж­ду собою и при этом разбивали и разламывали изящные и редкие древности с тем, чтобы каждый мог получить по весу свою долю». Эти обломки тотчас переплавляли, и в продажу шел уже металл.

Петр поручил сибирскому губернатору покупать у «бугровщиков» не металл, а сами «куриозные вещи». Вопрос о запрещении грабительских раскопок в XVIII в. еще не ставился. Указы о покупке древностей могли даже усилить эпидемию кладоискательства. Но если раньше археологиче­ские находки исчезали бесследно, то теперь попытались спас­ти их от уничтожения и получить представление об условиях этих находок.

 Не забыл он и о вещественных па­мятниках русской истории. После нарвского поражения церквам и монастырям было приказано сдать на Пушечный двор в Москве часть колоколов. В 1701 г. принимавший их стольник Тимофей Кудрявцев обратил внимание на стопу­довый колокол, присланный из Троице-Сергиевой лавры. Рельефная надпись свидетельствовала, что он был отлит в 6935 (т. е. 1427) г. при Василии Темном. Кудрявцев оказал­ся человеком думающим и запросил царя, не лучше ли та­кой старый колокол оставить в Лавре «для памятства», взяв вместо него другие — недавно сделанные. Петр немедленно откликнулся на этот запрос, но пошел еще дальше — коло­кол предписывалось вернуть Лавре «без зачету» — не тре­буя ничего взамен; монастырю ведено его беречь. Эпизод характерный. Переливка колоколов на пушки — ярчайший пример разрыва Петра с многовековыми традициями на Руси. Но ни разрыв с традициями, ни нужда в металле не помешали царю позаботиться об исторической реликвии — образце русского литейного искусства. Ломку прошлого Петр стремился уравновесить охраной памятников старины.

Этот случай не единственный. В январе 1722 г. Синод разослал по церквам повеление снять с икон привески и монеты и употребить эти непринятые в православном куль­те украшения на изготовление церковной утвари. Петр понял, что так могут погибнуть большие ценности, и 20 ап­реля издал дополнение к синодскому указу. В области, ко­торые не пострадали в Смутное время, предлагалось «послать знающих людей, дабы то пересмотрели, что гораздо старое и куриозное», и эти предметы выкупили у Синода.

В неустанных трудах по созданию флота, строительству Петербурга, преобразованию армии, промышленности, всего государства Петр находил время подумать о сохранении древностей. Он проявил при этом свой замечательный ум, интересуясь теми районами, откуда поступали наиболее богатые археологические коллекции, и теми областями Московской Руси, где следы былых веков могли сохранить­ся в большем количестве.

Петр положил начало и покупке произведений искусства за рубежом. При нем были доставлены в Россию первые античные статуи, вроде Венеры Таврической, и множество полотен голландской и фламандской школы. Их развесили в Кунсткамере, в Петергофе, в домике царя у Летнего сада. После Петра охрана памятников культуры в России получила совершенно иное направление, чем раньше. В Московской Руси древности оберегала вера в святыни. Отныне о них заботилось государство. Хранили их теперь не в церковных ризницах, а в музее и царских дворцах. Старинные вещи берегли уже не как святыни, а как объекты, важные для науки, «раритеты», «куриозитеты». В связи с этим охране подлежали не только остатки русской старины, но и древности чужих и даже неведомых народов. По срав­нению с предшествующей эпохой заметно развилось и эсте­тическое восприятие творчества минувших столетий. Конеч­но, и прежде на Руси чувствовали красоту храмов и икон, созданных в давние годы. Но речь шла о святынях, и эсте­тический момент в их оценке не был главным. В XV— XVII вв. печатями русских людей нередко служили антич­ные геммы. Эти резные камни, привезенные из Италии эпо­хи Ренессанса, в отличие от икон, были произведениями искусства в чистом виде, но пока что искусства прикладно­го  С петровского времени в России появились мраморные фигуры языческих богов, картины с бытовыми, батальными и мифологическими сюжетами. Культура страны становилась все более и более светской, а в ее развитии решающая роль перешла к дворянству. Влияние духовенства падало год от года.

 Идей, лежавших в основе петровских указов о памятни­ках прошлого, хватило на весь XVIII век и даже на начало XIX в. Академические экспедиции Мессершмидта, Миллера, Гмелина, Палласа в Сибирь пополняли фонды Кунсткамеры археологическими материалами. Цари и дворянство усилен­но покупали за границей античные вазы, геммы и статуи, картины и скульптуры западноевропейских художников". Объем этих закупок был очень велик. Собрание гемм Екатерины II насчитывает 10 тыс. экземпляров и состав­ляет почти две трети глиптотеки Эрмитажа". Большинство произведений античного искусства и западноевропейской живописи, хранящихся в Эрмитаже и в других русских музеях, попало к нам именно в XVIII— начале XIX в. Сосредоточенные сейчас в нескольких галереях, эти коллек­ции были распылены некогда по сотням частных «кабине­тов». Обилие художественных сокровищ в домах русских бар поражало иностранцев. «Можно подумать, - писал Э. Кларк, - что обобрали всю Европу для составления этих богатейших музеев». Собирали не одни антики и карти­ны, но и китайский фарфор, работы мастеров Египта и сред­невекового Востока.

В то же время нет никаких данных, что наряду с анти­ками собирали древнерусские иконы или образцы народного прикладного искусства. Никому и в голову не приходило, что это — не меньшие художественные ценности, чем рим­ские светильники или французская живопись.

Остатки старины в древнерусских городах не привлека­ли внимания. «В Киеве сердце сокрушалось, видя, каковое там господствует нерадение к древностям нашим»,— писал Н. П. Румянцев. Сама история города была настолько забыта, что в 1760 г. на запрос Сената об исторических па­мятниках киевские власти не смогли ответить ничего вра­зумительного. О средневековых укреплениях знали только народные предания: «В котором году, от кого и для чего оные городы построены, о том в Киевской губернской канце­лярии известия не имеется...,— сообщали чиновники.— А что оной город верхний давно был от татар и других народов осаждаем и разоряем, о том с происходимого в народе слуху известно, но когда именно и от кого те разо­рения чинимы были, неизвестно».

 

2.3. Охрана культурного наследие после правления Петра I

Понимание культурного наследия в русском обществе XVIII в. было, следовательно, односторонним. Равнодушие к национальному искусству прошлого порождено системой классицизма, поработившей Европу в XVIII - начале XIX столетия. Классицизм начисто отрицал ценность средневекового «готического» искусства, как безвкусного, чуж­дого уравновешенности и законченности античной архитек­туры и скульптуры.

Эти взгляды усвоило и русское дворянство. В 1826 г. преподаватель теории изящного и конференц-секретарь Академии художеств В. И. Григорович опубликовал статью «О состоянии художеств в России». В основном она посвя­щена XVIII в., но автор добросовестно просмотрел и более ранние исторические источники. Он встретил там имена прославленных иконописцев. Слышал он и о храмах, воз­веденных русскими зодчими. Однако ценность этих памят­ников кажется Григоровичу сомнительной — ведь «вкус тогда не был нисколько образован». «Пусть охотники до старины соглашаются с похвалами, приписываемыми каким-то Рублевым, Ильиным, Ивановым, Васильевым и прочим живописцам, жившим гораздо прежде времен царствования Петра: я сим похвалам мало доверяю... Им не доставало образцов. Они не знали древних». А раз искусство невозмож­но без копирования античных образцов, значит, в допетровской Руси его и не было. «Художества водворены в России Петром Великим».

К первому десятилетию царствования Екатерины II относится «проект кремлевской перестройки». Любительни­ца грандиозных, поражающих воображение Европы пред­приятий, Екатерина решила возвести в Кремле новый колос­сальный дворец и перепланировать весь центр старой сто­лицы. Работа над проектом была поручена В. И. Баженову. Модель дворца Баженов изготовил к 1774 г., но уже в 1769—1770 гг. он приступил к расчистке строительной пло­щадки. Разобраны были корпуса приказов, Житный и Де­нежный дворы, годуновский Запасный дворец, один из не­многих памятников XV в. в Москве — Казенный двор, па­латы Трубецких, церковь Косьмы и Дамиана, Черниговский собор, постройки Чудова монастыря. Была снесена значи­тельная часть обращенной к Москве-реке кремлевской сте­ны с безымянными и Тайницкой башнями. При рытье кот­лованов возникла опасность просадки Архангельского и Благовещенского соборов. А в 1774 г. царица велела пре­кратить все работы в Кремле.

 Минула четверть века, засыпаны были котлованы, вновь возведена южная кремлевская стена, когда Московский ак­рополь вновь оказался под угрозой. На этот раз она исходила не от талантливого зодчего, воодушевленного творческими замыслами, а от скучнейшего чиновника, помешанного на чистоте и порядке. Вставший во главе экспедиции кремлев­ского строения П. С. Валуев решил привести Кремль в при­личный и аккуратный вид. Для этого, по мнению Валуева, необходимо было избавиться от всяких ветхих зданий, от всякого старья, загружающего Оружейную палату. Валуев подал царю доклад, что многие постройки в Кремле «помра­чают своим неблагообразным видом все прочие великолеп­ные здания» и что эти постройки надо «сломать как можно скорее»»⁹⁴. Александр I не без колебаний, но все же согла­сился с доводами Валуева. И вот, в 1801—1808 гг. один за другим пошли на слом Сретенский собор, Хлебный и Кор­мовой дворцы, Троицкое подворье, Гербовая башня, часть Потешного дворца, церковь Богоявления, здания заднего Го­сударева двора. Навел порядок Валуев и в Оружейной палате. Ветхие вещи оттуда частью выкинули, частью продали за гроши. То, что поцелее, привели в благопристойный вид: латы, щиты и даже замечательные по своей полихромии изразцы покрыли краской, дабы они выглядели свежее и опрятнее. Указ 1806 г., определивший статут Оружейной палаты, не изменил положения дел. И сюда попала фраза, что пришед­шие в негодность древние предметы разрешается отправлять из хранилища на продажу. Просвещенное общество все это нисколько не беспокоило. В те же самые годы истори­ограф Карамзин меланхолично рассуждал: «Иногда думаю, где быть у нас гульбищу, достойному столицы, и не нахожу ничего лучше берега Москвы-реки между каменным и деревянным мостом, если бы можно было там сломать кремлев­скую стену, гору к соборам устлать дерном, разбросать по ней кусточки и цветники... Кремлевская стена ни мало не ве­села для глаз».

Можно ли найти свидетельства иного рода — о внимании к памятникам русской старины в XVIII столетии? Да, есть и такие данные, хотя их сравнительно мало.

В 1755 г. директор Московского университета, будущий член Комиссии об Уложении А. М. Аргамаков выдвинул проект реорганизации Оружейной палаты. Намечались по­стройка для нее специального, здания, составление описей и публикаций каталога хранящихся в ней предметов, возмож­ность осмотра их посетителями ".

В 1783-1784 гг. при Екатерине II была выпущена «историческая серия медалей». На них изображены крепо­сти Изборска и Ладоги и курганы, приписывавшиеся Синеусу, Трувору, Олегу, Игорю и Ярополку⁹⁸. Эти изобра­жения — лишь плод фантазии художников, а не результат изысканий, предпринятых для проверки летописных изве­стий или местных легенд о княжеских курганах. И все-таки выпуск медалей показывает, что памятники отечественной истории уже считали заслуживающими увековечивания.

Сподвижница Екатерины II, президент двух Академий Е. Р. Дашкова в 1779 г. поясняла в Вене князю В. Кауницу, что на Руси процветала некогда высокая культура, «в монастырях хранятся великолепные картины» и «еще 400 лет тому назад... Батыем были разорены церкви, покры­тые мозаикой» "Обдумывая, как иллюстрировать свою «Историю Россий­скую», В. Н. Татищев назвал в 1740 г. «некоторых древних строений чертежи», «городы Болгар, Сарай и на Дону разореные, где еще многие руины, памяти достойные, находят­ся», столп в Билярске, храмы Владимира и Юрьева-Поль­ского .В 1760 г.

 Ломоносов предлагал снять копии с портретов князей и царей на фресках Киева, Новгорода, Пскова, Вла­димира.В XVIII — начале XIX в. вышли первые путеводители по Москве, содержавшие и описание построек XV—XVII сто­летий. В «Слове, говоренном перед народом архитекто­ром Василием Баженовым 1 июня 1773 года на день зало­жения императорского Кремлевского дворца» с уважением говорилось о художественных достоинствах таких зданий, как Меншикова башня, колокольня Новодевичьего монасты­ря, церкви Успения на Покровке, Никола Большой крест, Ивана-воина, Кадашевская и др. В конце жизни Баженов собирался даже издать альбом, посвященный допетровской русской архитектуре.

Таким образом, еще в конце XVIII в. зарождался инте­рес к историческим памятникам России, получивший разви­тие в первой половине XIX в.

Хотелось бы дать более дифференцированный анализ этого нового в жизни русского общества явления, но мате­риала у нас слишком мало. Все же один штрих позволяет говорить о том, что наряду с новиковским демократическим подходом к истории возникло и другое — псевдопатриотиче­ское, предвосхищавшее тот национализм, что усиленно на­саждался у нас при Николае I.

 В 1783 г. Екатерина II обещала Ф. Гримму доказать, что «древние славяне дали свои названия большинству рек, гор, долин и урочищ во Франции, Шотландии и других местах»; «Салическая прав­да» — славянская; Меровинги и Хлодвиг (Людвиг, что со­ставлено из «люд» + «двиг») - славяне; Хильперик потерял трон за то, что собирался внести в латинский алфавит слаквянские «х», «ч» и «пен»; французские короли приносят в Реймсе присягу на славянском Евангелии.

 

Заключение

 На протяжении веков во всем мире мы сталкиваем­ся и с уничтожением и с защитой остатков прошлого. Порой преобладала одна тенденция, порой - другая. Известный французский этнолог Клод Леви-Стросс сопоставлял совре­менные музеи с хранилищами священных чуринг у австра­лийцев, подчеркивая свойственное человечеству на всех этапах его развития почтение к реликвиям. Едва ли не у каждого из нас есть свой миниатюрный музей - какие-то предметы, унаследованные от родителей или более дале­ких предков, какие-то памятки. Но все мы грешим и унич­тожением таких реликвий - сжигаем старые письма, избав­ляемся от ненужных книг и вещей. Поэтому нельзя представлять себе историю охраны па­мятников в виде прямой восходящей линии: от непонимания их значения к пониманию. Нельзя подменять ее, как это нередко делалось, и историей законодательства в этой об­ласти.

 Охрана культурного наследия занимала умы не только нынешнее поколение, но данная область человеческой деятельности прослеживается во всех исторических периодах развития человечества. Нам просто необходимо изучать историю и стараться не делать тех ошибок, которые уже совершались.

 Таким образом тема работы раскрыта, цель достигнута. 

 

Библиографический список

1. Бенуа Ф. Искусство Франции эпохи революции  и первой империи, М, 1978.

2. Михайловский Е.В. Реставрация памятников архитектуры, М, 1971.

3. Окладников А.П. Петроглифы Байкала – памятники древней культуры народов Сибири, Новосибирск, 1974.

4. Федоров-Давыдов Г.А. Монеты – свидетели прошлого, М, 1985.

5. Формозов А.А. Страницы истории русской археологии, 1986.